(ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ) - Игорь Афанасьев

И ругала при этом соседа Клима.

Дядя Клим, возвращаясь с разбитой весенней трассы, подобрал рысёнка, да и притащил к ним в дом:

— Чтобы не так скучно было пацану!

И было не скучно.

Котёнок шипел на лайку Белку, а она тревожно поскуливала и щерила зубы на тварюшку.

А через три дня с крыши дома прямо Филькиному папе на спину прыгнула кошкина мама. Потом все хвалили фуфайку и папу, который не испугался и стукнулся спиной о стену. Он оглушил зверя, но пока сбегал в сени за топором — рысь оклемалась и удрала. Она разорвала в клочья воротник фуфайки и прокусила папино плечо.

Рысенка ночью вынесли за ворота и дядя Клим говорил, что сам видел, как мать унесла его в зубах.

В тайгу.

А еще он говорил, что прошла она за своим котенком сто верст.

Жалко было рысенка, и папу было жалко.

Но тут мама принесла в дом поросенка — розового и смешного. Филя очень обрадовался, но больше него обрадовалась Белка, у которой недавно отняли пятерых щенят. Она не отходила от хрюшки ни на шаг, позволяла ей совать свиное рыльце в миску с собачьей пайкой и заботливо облизывала подкидышу пятачок.

Было снова весело.

Но сегодня уже и собака, и поросенок, и Филя умаялись играться и ждать, и когда чуткая Белка, все же, уловила только ей известные сигналы приближения мамы, то оказалось, что пришли и мама, и папа, и еще какой-то, который говорил на странном языке.

Мама быстренько вытолкала в сени живность и, чмокнув сына куда ни попадя, уложила его в кроватку под теплое одеяло. Гадкое корыто и горький чай были на сегодня позабыты! Филька замер под пуховым сугробом, боясь напомнить о себе и спугнуть такую удачу. Мама негромко шебуршила кастрюлями, и в воздухе крепчал дух вареной картошки. Мужики, наскоро умывшись, плеснули в кружки спирту, тонкими ломтями нарезали сала и уложили его на распаренные черные сухари.

— Устали ждать, иди за стол, выпьем! — громким шёпотом позвал отец.

— Иду, иду, не орите только, — дайте ребенку заснуть!

Картошка заняла свое место на столе, а мама за столом.

Они приподняли кружки и тот, который говорил на странном языке произнес:

— Щоб йому, Iроду, на тому свiтi було все, що вiн нам на цьому зичiв…

— Тсс! — перепуганно цыкнула мама и, почему то, закрыла лицо руками.

Филе захотелось вскочить и обнять маму, но грозное корыто стояло на видном месте, а сон так и топтался по его векам, которые хитрый малый умел прикрывать так, что видел все сквозь пушистые метелки ресниц, а понять, спит он или нет, никто толком и не мог.

То погружаясь в теплые цветные волны набегающих сновидений, то на миг выныривая на поверхность, он наматывал на еще не скоро прорежущийся ус все, о чем тихо бубнили взрослые за столом.

В тот вечер Филька узнал, что папа хоть и жид, но свой, с Украины, и пострадал не меньше, чем вся Стефанова Галичина, и что бандеровцы бились за волю с москалями и с немцами, а Сталин за то их хотел сгноить тут, в Амурском крае. А за папину маму, которая вытолкнула сына из колонны в руки смоленских тёток, когда её немцы угоняли, и за этих самых смоленских, Стефан тоже выпил:

— Бо хоч вони i москальск курви, але теж пщ советами гинули.

А еще Филька понял, что теперь вольнонаемным можно будет возвращаться на «большую землю», и вольнопоселённым, даст Бог, амнистия выйдет, а если не выйдет, то будет большая беда.

И может быть много нового еще услышал бы хитрован, но превосходящие силы ночного противника прорвали оборону щенячьего организма, и в памяти только мелькнуло яркой вспышкой брошенное мамой слово:

— Киев.

— …Киев! — громко повторил голос в бортовой микрофон, и Филимон понял, что взлёт он проспал.

— Наш полет проходит на высоте девяти тысяч метров и продлится всего восемь часов, ибо вы, дорогие наши пассажиры, являетесь непосредственными участниками открытия маршрута между Америкой и Европой, который давно никто не решался использовать, из-за того что часть пути проходит над Бермудами.

Несмотря на ноты невероятной радости, звучавшие в голосе стюардессы, ее сообщение о Бермудах вызвало легкое замешательство в рядах первооткрывателей, а Филимонова соседка и вовсе разразилась гневной тирадой:

— Горючее экономят, сволочи! Такие деньги дерут — и что же? Им Бермуды нужны! Мы там с мужем отдыхали пару раз, так я вам скажу: деньги там, точно, исчезают, как в чёрной дыре!

Наверное, приличия ради, нужно было спросить соседку о причине отсутствия вышеупомянутого мужа, но она опередила Фила.

— Когда я разводилась, мой кретин придумал историю о том, что там, на Бермудах, во время нашего отдыха попал в какое-то там пространство и вернулся оттуда по большому блату! Но Фима же мне сознался, что они два дня не вылезали от местных шлюх! Подонок! Мне еще не хватало бермудского триппера!

Душераздирающая история соседки полностью поглотила Фила, и он уже перестал разгадывать жесты стюардессы, которая выразительно демонстрировала, как, в случае посадки на воду, нужно одевать на себя спасательный жилет и как дуть в свисток, в ожидании первой стайки акул. К тому же, соседка развернулась к Филу анфас, и если бы она сделала это молча, то к нему вполне могли вновь поспешить грешные фантазии.

Беда была в том, что она непрестанно говорила.

— А чтоб вы видели этих мерзавок! Драные кошки! Креветки в «Гамбринусе» — и те сочнее! Мода на таких вешалок прошла еще в двадцатом веке, а мой — туда же!

Молчать уже было просто неприлично, и Филимон, заполняя паузу, многозначительно произнес:

— И вы решили уехать от него подальше?

— Я? — вскинула пышка накрашенные брови. — Я послала его подальше! Пусть остается в этом бардаке, а у меня еще все впереди!

С этими словами соседка гордо выпрямила спину, и Фил почувствовал правоту ее утверждения и легкое головокружение.

Очень к месту оказалась стюардесса, которая обходила пассажиров и принимала заказы на обед.

— Antique? Regular? New way? — заученная улыбка не сходила с лица стюардессы ни на секунду.

Фил равнодушно согласился на регулярный гамбургер, а соседка заказала «нью-вей»: травяную имитацию стейка и спецэффекты. Она была не оригинальна — многие модники уже натянули на себя виртуальные шлемы и получали удовольствие от разнообразных закусок, возникавших в их представлении, хотя жевали они в реальности горсть поливитаминов и пищевых имитаторов.

Смельчаки, рискнувшие заказать «антик», боролись с бледно- зелёной куриной ногой. Для полноты забытых ощущений на ней, местами, сохранились корешки выщипанных перьев. Когда удавалось найти критическую точку муляжа — нога распахивалась и открывала гурманам заложенный внутри паштет либо Shrimp cocktail, — кому что достанется.

Хасиды доставали из сумок свои кошерные тормозки, краснокожие полукровки упорно спрашивали у стюардов вяленного салмона, а натуральные украинцы дрожащими от волнения руками накладывали на чёрные куски хлеба жемчужные ломтики сала.

Перемалывая хрустящий french fries, сдобренный кетчупом, Фил с благодарностью подумал о тех умницах, которые придумали немедленную кормежку в самолете. Этот процесс настолько снимал напряжение и страх перед прыжком на пять-шесть тысяч миль в высоту, что трудно было себе представить, чем еще более удачным и естественным можно было бы занять путешественников. Прервав свои пост-гастрономические размышления, он мельком глянул в окно и совершенно оторопел: вместо привычного плоского ватного покрывала там громоздились хитросплетения гигантских вертикальных фигур высотою в несколько миль. Заходящее в скоростном режиме солнце разукрасило небесные скульптуры красками, которые могли бы себе позволить лишь Ван Гог, Дали или другие психи, которым удалось выбиться в гении. Причём облачный Микки Маус был ростом ничуть не ниже Статуи Свободы и даже чуть больше Кинг-Конга, у которого в руке, вместо любимой девушки, почему то была зажата дымящаяся сигара. Персонажи громоздились друг на друга и переливались разноцветными огнями, как рождественская елка в Rocafellar Center.

В одном из освободившихся углов небесного калейдоскопа мелькнул знакомый силуэт, напомнивший о чем-то, казалось бы, забытом, но не вычеркнутом из памяти. Стройная женская фигура пронеслась в стремительном фуэте, и чтобы чётче ее увидеть, Филимон слегка прищурил веки.

Но облако рассеялось.

Но облако рассеялось.

Филька попытался еще раз прищуриться и увидеть Белку на небе — яркое солнце шибануло его по глазам. Он прикрыл веки, но светящийся червячок продолжал скакать по глазу, путешествуя из одного угла в другой.

Жизнь определенно не складывалась.

Вначале пришлось отложить отъезд в Киев, потому что ссыльные и вольнонаемные в праздник Первого мая устроили драку. Примчалась на катерах по реке милиция — вольнонаемных разогнали по домам, а ссыльных построили на берегу Зеи, отсчитали каждого десятого, погрузили на борт катера и под волчий вой жен и матерей увезли в Шимановск. Стефан, папин ученик и предполагаемый сменщик у токарного станка — был десятым.